Над землями сгущаются тучи, ровно так же, как сгущаются они внутри Земана. Уйдя от логова, он, наконец, может дать волю своим чувствам, и едва ли сейчас что-то скрывает его страшное раздражение. Под рёбрами уже не сердце стучит, а клокочет старая добрая ненависть, полностью унёсшая разум волка. Ему до одури хотелось выплеснуть её на кого-то ещё раньше, но слишком это было бы опрометчиво, слишком глупо, и единственное, на что остаётся надеяться, это на встречу с каким-нибудь заблудившимся одиночкой, которого можно было бы хорошенько потрепать, несомненно, во имя сохранности земель, даже если окажется он далеко за её пределами.
Несправедливость. Больше четырёх лет службы и священного терпения, костьми лечь ради стаи - очень сомнительное удовольствие, а взамен - постный завтрак без намёка на благодарность. Служение во имя служения. Земан усмехается и покачивает лохматой головой. Пощекочите словами о долге уши кого-нибудь другого, кто с удовольствием проглотит эту жвачку, таких найдётся предостаточно. Он сжимает челюсти так крепко, что зубы сводит, и из горла рвётся утробное рычание. С каждым днём всё сложнее становится быть учтивым. То, к чему шёл всё это время, благополучно рухнуло. Да ведь только не из тех, кому легко даётся отказ от амбиций и покорное мычание. Отрезали прямой путь, чтоб всё по-правильному, красиво, как полагается, не страшно - дайте глоток свежего воздуха и побежим по головам, уже не так симпатично, да и легенды слагать не получится, зато действенно.
На горизонте замаячила чья-то фигура, и мгновенно взлетает шерсть на загривке, а тело припадает к земле. Вот и наш идеальный незнакомец. Негоже, не-го-же устраивать вечерние прогулки, мой друг, ведь за деревьями таится так много опасностей... Шум воды заглушает шаги, а тёмная шкура прекрасно прячет в сгущающихся сумерках. Выдаём билет в один конец, умчитесь, не попрощавшись, даже жизнь счастливая перед глазами пробежать не успеет. Но стоит ветру подуть и коснуться носа Земана, как по морде хлещет жгучее разочарование. Он тут же поднимается, крайне огорчённый, но быстро прячет острое недовольство, снова его проглатывает. Свои, всего лишь свои. Да ещё какие. Как не узнать эту грязно-белую шерсть, да и как забыть эти глаза, да и как забыть эти шрамы.
- О-о, большой начальник, - Земан расплывается в улыбке, конечно, самой доброжелательной из всех возможных. Он продвигается дальше, уже на прямых лапах и никак не скрываясь, мягко ступая по траве, всё ближе и ближе к своей старой знакомой. Здравствуй, дорогая. - Сколько кого-то знаешь, столько ему и удивляешься. Вот уж не думал, что Вы - нам ведь теперь на Вы получше бы, верно? -  любитель прогулок под луной. Ох, правда, - поднимает голову, оглядывая мрачное небо, - с луной сегодня что-то не задалось.
Он снова опускает взгляд на волчицу и останавливается, оставляя между ними не больше пары метров. Мощный водный поток бежит совсем рядом, сделай пару шагов и дотронься, и Земан косится на него как-то очень некстати, но тут же одёргивает себя и отворачивается. Кто знает, какая мысль мелькнула в черепушке, да вот только такие вот случайные встречи аккурат после назначения как будто специально Творцом выдумываются для вещей не самых светлых. Велико искушение, а шансов на обнаружение правды не так много, и всё-таки вряд ли сегодня, вряд ли сейчас, не так и не при таких обстоятельствах.
- Мои искренние поздравления, Ведьма, - о, жест из благородных, учтивый кивок головой, - не сомневаюсь, что победил достойнейший.
Земан смотрит ей прямо в глаза, но скоро прерывает контакт и описывает полукруг, видимо, ища себе место поуютнее, если тут что-то вообще можно назвать уютным, но он таковое всё же обнаруживает и садится подле реки, напротив волчицы, где его достают даже мелкие брызги. Вода, куда-то всё торопящаяся, темна, и, глянув в неё мимоходом, Земан видит там только отражение медленно подступающей ночи.

Отредактировано Земан (05.01.2018 20:01:32)

Пустое небо над головой, как напоминание о пустой в сущности своей жизни. Пустые слова, пустые действия, пустые улыбки и пустые, очень пустые злобные гримасы, и ничто из этого не может ни испугать, ни согреть, ни шевельнуть хоть что-то ещё не почившее в давно прогнивших внутренностях. Когда ты чувствовал хоть что-то, Земан? Когда случилось оно в последний раз? Когда хоть что-то ласковое и приятное, хоть что-то здоровое коснулось твоей прорежённой шкуры? Нет, теперь уж только вариться в собственной желчи и бороться ради того, чтобы бороться, без смыслов, без надежд, потому что в глубине хорошо известно, что любой исход не принесёт удовлетворения, не принесёт спокойствия, а битва ведь для того, чтобы кончиться и убаюкать, наконец, затрёпанную дуушонку - но у нас не такая. Такой долгий путь и желание кинуть на бочку всё, что есть, только лишь ради призрачного ощущения победы, которое уйдёт, едва коснувшись губ, спать с другими, не оставив ничего, кроме всё того же гнева, и снова бежать, искать избавления, которого не будет, потому что всё мимолётно. И, осознавая эту простую истину, ничего не меняешь, а принимаешь правила игры, ведь нельзя по-другому. Поменять суть - это покончить с ней насовсем, а так никто не хочет. Вот и рви землю дальше, да не подавись, мечтая о секундном счастье. Секунда - это очень много, секунда на передышку перед новым стартом, секунда на настоящую Жизнь, она немногим достанется - так и убеждаешь себя наконец. Чем послали, тем и рады, прельщаясь, что кому-то и того не видать.
- Романтикам-то нипочём, Ведьма, они и в такую мракоту света ищут. Вот, нашли, значит, не зря иска-а-али.
Перед Земаном душа расколотая, душа больная, и он щурит бледные глаза, подведённые ясной чернотой, как поцелованные, чуть улыбается ей, так, еле заметно, потому что чувствует подвох, эту ненатуральность. Какие истории, Ведьма, хранишь? Сколько личин затаилось в твоём естестве? Фразы - дурман, а взгляд так точно метит, да только всё равно здесь не одни. Кто же ещё тут, Ведьма? От кого сбегаешь во мраке к берегу шумной реки, где себя не слышно? Да только куда бежать от себя, шутка что ли кому-то в такой тесноте жить? Но Земан не разгадал ещё, не до конца успел, и сейчас лишь подсознанием чувствует, как открывается ему другая дверца внутри белошкурой. Причудливые голоса, причудливые речи, только послушай, как дивно! Земан наклоняет голову и приподнимает брови, усмехается, покачивает головой. Раз рождён жить в хаосе, распахни ящик Пандоры, и всё просто потому, что тебе так удобно.
- Так к чему довольствоваться малым, а? - волк поднялся на лапы. Настроение Ведьмы, такое непредсказуемое, сейчас угадывается, и он всегда старался пользоваться теми моментами, когда становился уверен, что видит её настоящую. - Зачем глодать кости, брошенные свысока, если можно завалить тушу и утолить голод?
Он обходит волчицу и, дойдя до берега позади неё, разворачивается и движется по дуге назад. Размеренные, тихие и вкрадчивые слова, как утробное урчание, разливаются над поверхностью реки, падают к лапам, оседают в ушах. Земан внимательно смотрит в обезображенную морду волчицы, и улыбка его ширится, будто бы приглашает последовать за собой. Юродивые мыслишки выплывают наружу неспешно и важно в медовой обёртке, вкушай да наслаждайся, пропитываясь сахаром. Земан всегда знал, что не имеет смысла говорить с Ведьмой, если не остаёшься с ней с глазу на глаз, бесполезно говорить с Ведьмой в будничной суете, единственные разговоры, которые могут принести результат, могут вознаградить, должны происходить вот так вот, когда вокруг ни души, вода шумит, и за пару метров слов уже не расслышать, а всё Плато целиком отдаётся на радость господину Мраку. Что-то в этом славном антураже и приоткрывает тот самый ящичек, нужно только помочь ему раскрыться полностью, показать белому свету. Конечно, Земан займётся этим, конечно, сделает красиво, и в пустоте нашей, наконец, блеснёт триумф. Да, на ту самую поганую секунду.