Даже пушистые ветки елей не могли защитить Лисхолесье от суровой зимы, бравшей свое начало на снежных вершинах Серых Пик. В это время года Цезарь становился особенно невыносимым, его способности разжечь и побеспокоить заблудшие сердца, наполненные тоской или ленью, доходили до предела. Только лишь он, как обычно, забывал про себя, отмахиваясь от  душевных разговоров и чужих зализываний его же ран. Чтобы не предаваться печали, которую он старался скрыть от других за маской жизнелюбия, Цезарь проводил много времени вне Лихолесья. А если уж и случалось, что кто-то заставал его в логове, то вожак непременно восседал на корнях, царапая своими когтями заледеневшую поверхность, иногда он вскакивал, чтобы оценить пойманную дичь и выслушать рапорт. Его немое беспокойство и тихое раздражение были настолько очевидными, что волки в стае стали бояться иметь с ним лишнее дело и старались самостоятельно находить себе работу. Такое особенное обострение было связано никак иначе, как с уходом его бывшей жены.
В этот морозный тихий вечер Цезарь спокойно наблюдал за последними приготовлениями Дикой Охоты перед сном. Сам он спать не собирался ещё долго. Он ждал, пока глава Темных, а вместе с тем главный соратник и друг, сигналом подаст своему вожаку, что все в порядке. Пускай этот сигнал и смогут распознать другие хищники, Цезарь полагал, что только так они заставят верить других в то, что Дикая Охота поселилась здесь надолго и собирается полностью захватить Расколотые Земли.
Однако обещанного воя было даже не слышно.
Цезарь чувствовал, как нетерпение появлялось в его груди и спускалось до самого хвоста. Тогда он покидал свои излюбленные корни, величаво обходил владения, и дружелюбно, но торопливо, обменивался рядовыми фразами с другими волками стаи. Порой он направлял задумчивый взгляд к небу, отмечая про себя, насколько сильно облака затянули небосвод, и сколько времени прошло с тех пор, как ушел отряд. После незначительных подсчетов он занимал свою прежнюю позицию, которая позволяла разглядывать лагерь с небольшой высоты.
На этот раз скука не тревожила Цезаря. Он был более, чем собран и поэтому без труда услышал мягкую поступь своих разведчиков, которые приближались к Лихолесью.
Что-то произошло.
Нахмурившись, вожак стал судорожно перебирать в голове варианты. Вот ему казалось, что на отряд напал Глас Леса, вот он словно чувствовал отдаленный запах крови, и его шерсть от этих мыслей медленно поднималась.
Когда волки показались в лагере, то первым, что Цезарь заметил, были вовсе не глубокие раны и багровый след на земле, а нечто маленькое и белое, висевшее в пасти Главы. Вопросы в голове Цезаря стали появляться с новой силой. Темношкурый волк осторожно приблизился к своему вожаку, а после не менее аккуратно положил крохотное тельце. Сделав несколько шагов назад, Темношкурый присел. Сзади него остались стоять не только его волки, чья шкура была цветом ночи, но и те, чьи глаза наполнились неподдельным интересом.
- Что же ты такое мне принес? – Цезарь вопросительно глянул на своего товарища, - это едва ли похоже на закуску.
- Я нашел её в Дремучем Лесу. И признаться, был удивлен, что при такой погоде она осталась жива. – Темношкурый волк говорил неторопливо, будто пробовал на вкус каждый слог.
Цезарь прекрасно понимал, к чему его обязывал этот диалог. И потому не спешил с ответом. Вожак аккуратно спрыгнул, разгоняя пыль и грязь вокруг себя. После он приблизился к белому комочку, однако взгляд его ещё держался на Темношкурым волке. Сам Цезарь допускал мысль, что это была внебрачная дочь его друга, потому он представил её столь нелепым образом. Но запах, который был оставлен на шкуре этого щеночка, не принадлежал ни одному выходцу из стаи. Морда Цезаря была настолько близка к гостье, что та могла без труда укусить его за нос. Однако взгляд строгих янтарных глаз, как нельзя лучше предостерегал от лишних телодвижений.
Цезарь хмыкнул.
Всё-таки она ничья. Или чья-то. Странный запах угля на её шерсти...откуда она?
- Зачем вы её принесли? – Он отпрянул от белой гостьи, поднимая свой взор на Темношкурого. - Разве я посылал вас яшкаться с щенками? – Цезарь часто становился непроизвольно грубым, хоть уголки его рта и поплясывали. – Нет. Вот и хорошо. - Он кивнул, будто самому себе.
Внешне Цезарь был абсолютно непреклонным. Бросив короткий взгляд на волчонка, он ненароком попал в сети её ещё голубых щенячьих глаз. В этот момент морда Цезаря поднялась чуть повыше, дабы подчеркнуть свою деловитость и величавость. Ему не хотелось признавать, что он был растроган или приятно удивлен её очарованием. Теперь все самки в его голове были у него на плохом счету. И он никак не сознавался в этом себе, стараясь не думать, что подвергся бессмысленным суждениям и потерял свою объективность.
- У нас достаточно своих голодных ртов. Или хочешь оставить её, а потом потопить в речке? – Вожак обнажил клыки, давая понять, что не потерпит издевательства над юной крошкой, не даст вселить ей надежду в лучшее будущее, а потом не позволит отобрать его с потрохами, но также он и не позволит заиметь слабого охотника, который будет сломлен крупной добычей или соседскими волками.
Явились позже, чем надо. Создали лишние хлопоты. Странно, что вас ещё Глас Леса не проводил до дома.