Белые облака пара выкатывались из пасти, как пламя умирающего дракона, путешествуя по воздуху пока они не растворялись и пропадали на всегда. Ну, или до того, как следующий выдох Гензеля не приносил новый клубок пара, и так продолжалось каждую секунду, с каждым шагом по мокрой земле и недовольным взглядом на темное небо. но кто лютый был, что бы жаловаться на погоду? Все могло быть намного хуже - все часто бывает намного хуже, - но сейчас даже дождь не падал, так что есть причина радоваться. Только вот у Гена способность радоваться простым вещам и быть благодарным за такие мелочи отсутствовала. Он хотел побыстрее закончить патруль и вернуться в родное Лихолесье и наесться вдоволь уловом искусных. Даже вид ярко раскрашенных листьев бесчисленных деревьев не радовал его, да и темнота дня придавала ощущение меланхолии ко всему, чего она касалась. Она лишала красок и красные кроны растений, и зеленые моря травы, и даже шкуры патруля. Гензель не был единственным патрульным в этот день - рядом с ним шли и другие, находясь немного позади от лютого. Алоглазый не мог вспомнить их имена и не хотел. Они были заменимы - простые жители стаи без особых амбиций и талантов кроме их способностей выжить. Он не уважал их, а скорее терпел их существование - они умрут какой-то зимой среди бесконечных снегов и никто о них плакать не будет. Черномордый оскалился в насмешке, но выражение его лица никто не заметил - он шел впереди других, заранее дав понять, что в концах патруля он шастать не будет.
Они были вблизи территорий Гласа Леса - алоглазый мог даже чувствовать вонь этих фанатиков с этой стороны границы. Он недовольно выдохнул, издав короткое "ц" и уже начал разворачиваться и идти обратно к родным землям и обещанной еде, как его остановил один из патрульных. Полу-темный повернул голову в сторону наглеца, призрение и гнев искрились в глазах, хотя клики были скрыты под губами волка. Чего он от меня хочет, черт подери? Другой волк лишь кивнул в сторону деревьев в стороне границы с Гласом. Немой что ли, что не может вслух сказать?! - почти выговорил вслух лютый, начиная терять какое либо терпение, но он все же посмотрел в указанную сторону. Его глаза расширились, а тело напряглось, готовое к атаке - там, у самое края древесной гущи, стояла белая тень. Длинная, белая шерсть развивалась на ветру, как ветки ив, а необычный взгляд почти белых глаз впивался в шкуры волков Дикой Охоты. Серебристый издал короткий рык - скорее от недовольства, чем настоящей ярости. Вот и прощай простой патруль.
- Оставайтесь здесь, - без интереса кинул черный через плечо другим патрульным, подходя ближе к таинственному силуэту. Другие явно хотели возразить - но из трех участника патруля алоглазый был единственным лютым, так что они ничего не сказали вслух. Быстро, но осторожно, двухцветный приблизился к чужаку. Он игнорировал звук своих шагов, особенно громкий из-за мокрой земли, и пытался выслушать засаду - его уши шли из стороны в сторону, но никаких подозрительных звуков он не заметил. При более близком рассмотрении чужаком оказалась самка, на вид - волк-полукровка. Они была слишком высокой, что бы быть собакой, и слишком странной на вид, что бы быть чистокровным волком. Серебристый нахмурился, слегка оскалившись - что она тут делает? Прибитая, что ли? Он остановился в пару шагах от белой - достаточно далеко, что бы к нему нельзя было приблизиться лишь в один прыжок. В тени деревьев тьма этого дня сгущалась, создавая подобие позднего вечера, и только глаза двух волков блестели с отражаемым светом.
- Больно близко находимся у границы, милая, - лютый говорит с ядом в каждом слове и начинает медленно обходить необычную волчицу, но тем не менее оставаясь на стороне собственной стаи, - Предлагаю пойти глубже в собственные земли, от греха подальше, - он улыбается в оскале, показывая готовые разорвать горло чужака клыки. Только пусть откажет и порадует Гензеля своей смертью - вот была бы веселуха.

Его встречает пара белых, как обглоданные кости, глаз. Они были полны некой эмоции - Гензель решил назвать ее страхом. И подтверждением его теории были последившие действия белошкурой - она отпрыгнула назад при его словах, как от огня. И на секунду алоглазый позволил себе подумать, что все, он ее отпугнул и волчица больше не вернется, оставив границы стай в покое. Но нет, как Ген мог на такое надеяться - жизнь достаточно его научила, что бы знать, что такого простого решения вселенная никогда не дает. Белесая возвращается почти мгновенно, играя с ним, подобно волчонку. Такое поведение слегка настораживает и жутко бесит. Улыбка исчезает с лица, и клыки показываются под тенью туч и деревьев во всей своей красе - пожелтевшие со временем орудия убийства еще не покрытые кровью. Но всему есть свое время, не так ли?
- Ты сейчас нарвешься и будешь играть по ту сторону вместе с другими мертвецами, - рычит серебристый волк, полностью готовый следовать своей угрозе по полной. Она уже нарывается хуже любого встреченного Гензелем ранее нарушителя, но он готов дать ей еще один шанс лишь бы избежать лишней работы. Делать ему нечего - устраивать драки на границе с какой-то придурковатой полукровкой. Она присоединяется в его танец и они ходят по кругу - белое и черное, Инь и Янь. Только тут нету баланса - лишь два существа, наполненных злобой на мир. белая подходит все ближе к границе и шерсть на затылке алоглазого поднимается все выше, как гребень разъяренного дракона. И вот, ее лапа касается границы, словно вызов, и инстинкты лютого говорят ему прыгнуть на чужачку и разорвать ее горло, окрасить алым ее светлую шерсть. Но он этого не делает - то ли хватаясь из последних сил за надежду уйти домой без боя, то ли заинтриговавшись поведением белой и желая узнать причину ее действий. Сам волк не знает - он словлен в моменте дикой ярости и бесконечного любопытства. Черный мог бы даже найти эту ситуацию забавной, как кишки оленя или кости шакала кажутся забавными. Это не юмор, достойный смеха, а юмор, от которого появляется безумная улыбка на морде и кровожадность в глазах. Юмор убийцы, юмор хищника.
А она с ним играет, только больше провоцируя волка - на уклон ее головы он отвечает рыком. И этот рык вроде бы и предупреждение, и приглашение - давай, сделай это, и я с радостью превращу твою шкуру в клочья. Давай, давай, что тебя останавливает?
- Я свое имя на твоих костях вырежу свои зубами, милая, - говорит он, приторно сладко, как удав разговаривает с кроликом, нежно открывая объятья в его кольца. Она идет вперед, ломает круг, направляясь волку на встречу. Один момент, и он в замешательстве - что делать, как быть? Прошло секунда, и тело стало пружиной, наполненной внезапной энергии - усталость заменили кровожадность и ярость. И больше всего ему хотелось поставить наглую обратно на ее место, схватить белый загривок и кинуть окровавленную волчицу за границу.
- Нарвалась, - говорит он кратко и пускается в бег, готовый прыгнуть на остроухую и превратить ее в кровавую лужицу.