Jefferson  Airplane — White Rabbit

[float=left][/float]  Новая затяжка, тяжелая, уже не приносящая никого удовольствия, он даже не чувствует вкуса. Это становиться рефлексом, необходимостью, как дышать воздухом, так же он наполняет свои легкие дымом, а затем глотает очередную таблетку, нетерпеливо разгрызает на зубах и закрывает глаза, забывается. Не знает ни людей вокруг, ни того, кто протягивает ему очередную дозу. А важно ли это? Они такие же забытые и потерянные души как он, персонажи, которые хотят распрощаться со своим прошлым, вычеркнуть из головы эту злую сказку, создать новый лист, белый, белоснежно-белый. Тень улыбки проскальзывает на его лице, кривая, одурманенная, как все его мысли. Он лишь отдаленно понимает, что он не дома, и что рядом нет Розы. Её имя даже мысленно давит, сверлит засевшим червяком в мозгах, и он отстраняется, даже физически пытается оттолкнуть мысли о ней, взмахивает рукой, ударяя еще одно сидящее рядом полуживое тело. От движений начинает болеть затекшее тело. Сколько он уже здесь сидит? Час? День? Неделю? Время смешалось, прекратило существовать. Он и был и не был. В голове словно происходит взрыв, упирается руками в пол прежде, чем успевает свалиться и прежде чем его выворачивает наизнанку. Кто-то пытается возмутиться, вокруг звучат недовольные голоса, но ему насрать на то, что происходит вокруг и, что думают эти чертовы голоса. Ему на себя давно положить, так что, какая вежливость или мысли о других? Да и вонь здесь стоит такая, что особого эффекта его поступок не принесет, он даже не уверен в первый раз его уже выворачивает или нет. Вытирает руки об штаны, свои или нет, не соображает, все превратилось в сплошные рефлексы. Кто-то смыкает руку на его плече, тянет за собой, а затем толчок в спину, пытается ухватиться хоть за что-то, но вокруг лишь пустой воздух. Лицом приземляется прямо на асфальт, должно быть больно, но наркотики заглушают все, и он просто смеется, уткнувшись лицом в землю. Истерически громко, задыхаясь и кашляя от появившейся крови во рту, переворачивается на спину и посылает вслух всех тех, кто его может услышать.
Глаза, наконец раскрыты, даже лучше сказать что, наконец, что-то видят кроме расплывающегося полумрака и периодически загорающегося огонька зажигалки, когда кто-то подкуривает очередной косяк. Смотрит вверх, в ночное небо, на такие далекие и холодные звезды. Они далеки, далеки, как и Роза… снова приступ боли, скручивает, ломит, по телу пробегает судорога, а вместо далеких и красивых звезд перед глазами играет калейдоскоп огней. Судороги заканчиваются, а он хватает ртом воздух, пытаясь восстановить дыхание. Плохо, больно, только боль другая, сверлящая изнутри, разрывающая в самом сердце. А он все не может вспомнить, не может понять, почему так плохо, отгораживается от нужных мыслей и воспоминаний. Пытается встать, но руки не держат, вновь приземляется лицом на асфальт, кажется на этот раз разбил бровь, а может она уже и была разбита, с того первого раза, чувствует как по коже бежит кровь, вытирает грязным рукавом и морщится. Новая попытка встать и на этот раз удачная, на шатающихся ногах, хватаясь за любую попавшуюся на пути опору, он двигается вперед, по инерции выбирает направление, в таком состоянии он может идти только домой, на автопилоте, как он делал это всегда после очередной вечеринки, чтобы вернуться, вернуться к… даже её имя мысленно не хочет произносить.
А дом еще издалека встречает холодом и отторжением. Шаткой походкой, но он достигает крыльца, и стоит, упираясь на деревянные перила. Краска потрескалась, и под кожей пальцев шершавая неприятная поверхность, кажется до возвращения дочери Прекрасных, он обещал покрасить крыльцо, но никак руки не доходил, а потом, потом было не до этого. Поднимает голову, смотрит на темный дом, ни единого огонька и звука, пустота и холод, вот что ждет его там, он это знает, и он этого боится, как маленький ребенок, который страшится темноты и монстров, которые в ней обитают. Взгляд падает на подоконник и одиноко забытый цветок, наполовину завядшая гортензия, которую должны были пересадить и пустить вдоль дорожки, но теперь её ждет лишь смерть. Снова смех, и Каю плевать, что его может кто-то услышать или увидеть, главное смеяться, потому что смеяться не так стыдно, как плакать. [float=right][/float]  Еще пара тяжелых шагов, руками шарит по карманам в поисках ключа, вместе с ним вытаскивает еще горсть таблеток. Интересно они ее или нет, хотя какая уже разница? Пока пытается вставить ключ, второй рукой закидывает горсть таблеток в рот. С н-ного раза дверь раскрывается и Уолш вваливает внутрь, закрывать входную дверь не зачем, кому может понадобиться этот чертов дом или сам Кай? А она, ОНА уже не придет, она ведь так сказала. Воспоминания просачиваются, вместе с новой дозой наркотиков, распространяются по венам, и заглушают весь мир вокруг. Её лицо, словно лицо ангела, светлое, искрящееся, от наркотиков и её слез. Она плакала, умоляла, звала, и, наверное, нет точно, ей это надоело. Терпение не может быть вечным, однажды, рано или поздно, оно заканчивается. А ведь он так и думал, даже, наверное, стремился к этому со своим вечным синдромом жертвы и монстра, с собственными желанием наказать себя и отстранить всех тех, кто может хоть немного сделать его лучше, кто может повернуть его к свету. Падает прямо в коридоре, уже не пытаясь схватиться за что-то, слишком плохо и теперь это уже не просто эмоциональная боль. Понимает или уже нет, что сердце отбивает слишком быстрый ритм, что он доигрался? Сначала тьма накрывает с головой, только не опасная, она приятная, кутает его с материнской любовь, зовет по имени. И он просто проваливается дальше, падает, как будто в тоннель белого кролика, в мир, где твориться вечный смех и безумие. И вот он уже не один, он снова Кай, тот старый Кай.
А все остальное, весь тот придуманный мир и ОНА? Это был просто сон…